Она читала философскую книгу, повествующую об авторском взгляде на самые глобальные и основополагающие вопросы о сущности человека, о выборе, перед необходимостью которого нам всем постоянно приходится оказываться.
Было около половины одиннадцатого вечера, в метро припозднилось не так уж и много пассажиров.
Она зашла в вагон и глазами поискала место, куда бы сесть и спокойно читать дальше, пока электричка домчит ее до конечной станции.
Хотя людей было немного, но сидели они так, что между каждым оставалось одно место. Остановилась на том, что оказалось ближе. Мимо кого прошла – не заметила. Зато с другой стороны вольготно раскинулся молодой еще мужчина то ли бомжового, то ли наоборот – заграничного – вида. Куча каких-то котомок через плечи перевешена, спортивные шуршащие брюки и зимняя куртка были довольно чистые, а вот толстые ботинки – толстые и подошвой и носком – весьма путешествующего вида, нечищеные и уже довольно стоптанные. На лицо вначале не обратила внимание, хотя редкую бородку и усы было трудно не заметить. На носу позолоченные, недорогие очки, на дужки которых прицеплен черный шнурок. Вкупе с ремнями от сумок этот шнурок еще более усиливал впечатление, что сидит все же не бомж, а иностранец. Причем скандинав – вся растительность на голове и лице была рыжевато-белесая, а кожа весьма и весьма светлая.
Больше всего места занимала гитара – хорошая, концертная гитара, правда, с уже стертыми струнами, которую мужчина держал в руках наготове, как будто только что играл на ней, или наоборот, только собирался прямо здесь в вагоне заработать несколько скудных монет, которые могли бы ему обеспечить припозднившиеся немногие пассажиры.
Рядом с ним она и села, впрочем, даже не подумав каким-то образом продолжить моментальный, почти подсознательный анализ сущности соседа по вагону метро.
Однако, только углубившись в открытую страницу, предусмотрительно заложенную согнутым пальцем еще при выходе с эскалатора, она боковым зрением отметила про себя, что сосед чуть ли не на полкорпуса повернулся в ее сторону и уже открыл рот, чтобы спросить что-либо явно банальное: если иностранец, то нечто типа «what a beautiful girl» или «Do you speak English?», а если бомж, то еще более набившую оскомину при подобных приставаниях в метро чушь.
Она подняла строгий взгляд, чтобы превентивным «выстрелом» остановить готовящийся поток глупостей и встретила лучезарный взгляд и милую улыбку, открывавшую ряд слегка кривоватых зубов. Мужчина по-английски спросил, как ее зовут, и протянул руку для знакомства. На такую улыбку она, воспитанная в советских традициях гостеприимства, не смогла ответить ничем кроме ответной, и, пожав слегка шершавую руку, ответила «Анна». Он пробормотал нечто вроде «Альберт» или «Андрэ» и явно вознамерился продолжить беседу, спросив откуда Анна. Довольно странный вопрос – в 23 часа молодой женщине в метро! Поэтому Анна продолжала улыбаться и ответила с неженской логикой: из Питера. А Вы? Он задумался и стал интенсивно чесать лоб, опять невнятно бормоча I’ from… I’m from…
Ого, подумала Анна, он даже не может сказать, откуда – вот как запутешествовался со своими сумками да песнями под гитару! И стала помогать, предлагая варианты: from Norway? Sweden? Finland? Holland?..
Наконец, он выдавил из себя: I’m viking!
Waw! Это интересно, Анна засмеялась. Сосед никак не мог ничего вытянуть из себя по-английски, поскольку у викингов, видимо, было сложновато с обучением иностранным языкам. Однако очень хотел продолжить беседу. Анна вновь попыталась помочь, предложив варианты дежурных милых фраз на английском, но безуспешно. И, вдруг последовала неожиданному озарению, спросила: What language do you speak – English, Swedish, Norwegian, Russian?» Тот слегка оживился при слове Russian, тогда Анна стала допытываться уже по-родному, говорит ли он на русском, на что он закивал, все еще продолжая сохранять растерянный вид. Наконец, перестал играть комедию и сказал, что хорошо говорит по-русски, особенно, по-забайкальски.
И уже плавно перейдя на родной язык они продолжили как ни в чем ни бывало уже столь смешно начавшуюся беседу.
Сосед и впрямь был очень похож на скандинава, однако, теперь уже зная о его забайкальском происхождении, она поняла и с интересом рассматривала его совершенно русское лицо – широкие скулы, тонкий нос, белая кожа, то ли зеленые в коричневую крапинку глаза, то ли наоборот – карие в темно зеленую крапинку…
Эти глаза никак не могли ей позволить грубо прервать приставание мужчины. Такой свет исходил, такое удивление и восхищение понравившейся молодой женщиной, что невозможно было им не поверить и не ответить хотя бы просто игривыми и не злыми репликами.
Он что-то говорил, как Анна ему понравилась, спрашивал несколько раз, откуда она взялась. На что Анна не могла ничего другого придумать кроме как – Бог послал! Тогда Альберт/Андрэ живо реагировал. Вид у него был уж больно православно-русский – бородка с усиками, светящиеся, широко распахнутые небольшие глаза. А речь у него была довольно невнятная. Немного шепелявая, фонетически совершенно бестолковая. Было впечатление, что он хорошо выпил, и теперь пытается мило беседовать и произвести впечатление на девушку.
Уже он говорил о том, что хочет, чтобы они поженились, так она ему понравилась. Конечно, Анна кивала, смеялась и старалась всячески увернуться от его легких поцелуев в ухо и волосы.
Наконец, Анна поняла, что пора прекращать это стремительно развивающееся знакомство и сказала, что она прощается и выходит на следующей станции. «Так выйдем вместе!» – и действительно вышел вместе с ней на совершенно ненужной ни ей, ни ему остановке.
Далее пошла долгая вариация насчет того, что совершенно необходимо сейчас нам встретить Старый Новый год вдвоем при свечах. Вот уж смех поднялся! «Как тебя хоть зовут, музыкант?», – спросила Анна, совсем забыв, что какое-то имя он уже называл.
Мужичек обиженно надул губки и стал расстегивать молнию на одной из сумок и долго доставать что-то оттуда. Подумав, что это паспорт, Анна пыталась его уверить в том, что и на слово ему поверит, но увидела, что из сумки выглядывает целая куча компакт-дисков без вкладыша под обложкой. И тут же перевела разговор на музыку и таланты своего нового поклонника. И тут он, наконец, выудил из глубин другой диск, завернутый в разорванный полосатый кулечек, на обложке которого была нарисована таежная сосна, кажется заходящее солнце (или восходящее – ?), портрет мужичка и его имя и фамилия: Андрей Каллистратов.
Андрей раскрыл коробку диска, и она увидела список песен с очень характерными для фольклорного стиля названиями. Там же было отмечено, что автор – лауреат одного из конкурсов авторской песни в г. Чите.
Теперь многое стало понятно. Музыкант, автор, творческий человек, вечный бард с гитарой… Анна всегда жаждала встречи и знакомства с такими одаренными людьми и одновременно боялась, поскольку всегда считала себя полностью лишенной каких бы то ни было талантов. Боялась знакомства, чтобы не производить на них удручающего впечатления и не быть с позором изгнанной из их круга. Это бы ее здорово задело – определенно задело бы!
И вот тут Андрей стоит, бесконечно целует ее в ухо и щеку и перемежает это во всех смыслах щекотливое занятие уверениями, что им нужно сейчас же ехать к какому-то Мишке на Ветеранов, у него можно пожениться и встретить Новый год при свечах, правда, жаль мы без пузыря (мамочки, куда я попала?…), ну да ничего, мы завтра с ним поем в клубе (названия стал перебирать верные и неправильные, путаться), а потом я ему проставлю…. Короче, едем на Ветеранов к Мишке?
Давно не было приключений. Что делать дома одной? Поехать ради остроты ощущений и последующих воспоминаний?
Ладно. Есть еще время подумать, пока доедем до Ветеранов. Оттуда, в крайнем случае, недалеко до дома, если поймать машину. А если все же отпустит ее вцепившийся буквально медвежьей хваткой в ее руку Андрей, то и на маршрутку успею.
Весь этот рой стремительных мыслей, вариантов, взвешиваний, проносился в голове у Анны за доли секунды.
Они доехали до переходной станции и сели в вагон, везущий до конца, до Ветеранов.
Все это время Анна не могла оторвать взгляда от этих глаз. Конечно, когда он смотрел на нее, а не целовал. О том, чтобы уклониться от поцелуев, она даже не подумала (просто наваждение какое-то!..). А он уже спрашивал не просто о том, поженимся ли мы, но православная ли она и не против ли венчания. И тут же зажимал ей рот поцелуями, не давая хотя бы на шутку свести столь нешуточные слова и предложения.
Самое ужасное, что она прекрасно понимала, что это было всерьез.
Они смеялись, шутили, стояли в конце вагона (народу оказалось многовато), он ее обнимал и без конца целовал и целовал… И она понимала, что это может уже в течение часа стать слишком серьезным и полностью изменить ее жизнь. Потому что обмануть такие глаза невозможно. Это было бы преступлением.
Что делать?!
Они вышли на проспекте Ветеранов и пошли в какую-то сторону, почти каждую минуту останавливаясь – он не мог не целовать ее. И она уже не могла не отвечать на его поцелуи. Но лихорадочно искала ответа – как? Зачем? Что делать?
Слишком она недоверчива и разумна для такого безоглядного поворота, даже переворота… И даже целуясь с Андреем на ветру, возле какой-то грязной стоянки машин, она думала о том, как бы прекратить это слишком далеко заходящее приключение.
Я хочу тебя… Мы поженимся. Сейчас Мишка уже спит, у него пятеро детей, а мы идем к нему без пузыря… я хочу только тебя, будешь женой моей, родишь мне ребенка, будем всегда вместе. Я в Австралии не пущу к тебе крокодилов, крокодилу надо в глаз дать, тогда он не набросится!.. А финны меня любят и уважают. Я у них уже дважды был… Хорошие люди, мне в Финляндии нравится больше, чем в Москве или в Чите… Ты увидишь Мишку и уйдешь с ним?…
Боже… Он путешественник. Он поет песни, вечно без денег. Мечтает о кругосветном путешествии в защиту экологии. У него полно друзей в Питере, Москве, Туле, Чите, в Финляндии. Он мечтает про Австралию, поэтому прочитал в журнале про тамошних крокодилов…
Ты уедешь в Австралию, а я останусь без тебя?
Нет, ты поедешь со мной, зачем мне жена здесь, когда я буду ездить по миру…
Я не могу ехать, у меня даже паспорта нет, а у тебя визы – финны не дают…
А я останусь, устроюсь на работу дворником, чтобы быть с тобой и нашим ребенком.
Какую работу? Ты же умрешь без путешествий!..
Я хочу тебя… Мы поженимся… Мне нужна одна женщина, одна жена. Я хочу, чтобы мы обвенчались. Ты православная?
И поцелуи, поцелуи…
Так, останавливаясь у каждого дома, они наконец домчались до Мишкиного. Домчались – потому что они и вправду быстро шли, да и ветер подгонял. Но добирались до Мишкиного дома долго, поскольку целовались бесконечно…
Анна все думала, что это очень похоже на кино. Такие приключения, конечно, бывают в жизни каждого. Редко, может, всего один раз, но бывают. Потому что это знаки.
Но, Боже, как это для меня поздно!!!…
Подвижничество, самоотречение, романтика странствий без денег, с молитвами и упованием на Господа, как шептал ей Андрей вместе с поцелуями…
Господи, ты опоздал!
Подходя к подъезду, Андрей поднял голову и показал на окна на втором этаже. И вдруг крикнул громко: «Беня!»
Анна зашикала на него, и они вошли в подъезд и остановились у двери на втором этаже.
И начался самый мучительный, хотя и мало чем отличающийся от всего, что происходило в последние минуты, разговор-поцелуй.
Мы поженимся? Я не могу, так хочу тебя. Мы поженимся.
Анна только кивала – ответить он не давал.
Но одно «нет» таки сумела сказать вслух. Когда он спросил, пристально глядя в ее глаза: «Ты выдержишь этот крест?»
И ее «нет» вновь заглушил поцелуями.
Он стал расстегивать на ней куртку, одежду, готов был прямо у двери на лестничной площадки упасть с Анной, совсем забыв, где находится.
И все смотрел восторженными, детскими глазами, снимал и одевал свои очки, снял ее очки, смотрел и целовал, бормотал и целовал…
Сумасшествие….
Но у Анны в голове слишком много осталось разочарований, опасений, обязанностей, разумных мыслей, обид… Она владела собой. И понимала, что надо что-то делать!!!!
Тогда остановила его руки и напомнила, что надо звонить в дверь.
Он немного опомнился, почти повернулся, но опять поймал ее губы и забыл, что нужно было звонить…
На звонок долго не отвечали, наконец, дверь открыл бородатый (а как же иначе?) мужчина в запахнутом, но не завязанном халате, и в заспанном виде (ведь было почти 12 часов ночи!).
Андрей с порога, забыв поздороваться и представить Анну и Мишку-Беню друг другу, скороговоркой заговорил:
— Мы решили пожениться и вот приехали к тебе….
Дальше Анна перестала его слышать, поскольку Андрей и говорил невнятно, и уже вошел в узкий коридорчик. Да и навстречу выбежал симпатичный с перпетуум мобиле вместо хвостика щенок и стал прыгать, пытаясь получить все возможные и невозможные ласки от непрошенных гостей.
Щенок был очень кстати, поскольку Анна чувствовала себя по-идиотски, с одной стороны, – ворвалась в дом к незнакомым людям в полночь, чтобы, фактически, переспать с незнакомым также мужиком. Ведь на нормальном, здравом языке это именно так и называется.
С другой стороны, ощущала себя некоей героиней-авантюристкой, не боящейся смотреть любым приключениям в глаза, подхватывающей неожиданности, подарки судьбы буквально на лету.
Мишка-Беня был явно не рад столь неожиданным полночным гостям, и что-то стал бубнить Андрею, мол, пойди, поговори с ней сам… Видимо, с женой…
Андрей пошел в боковую комнату за Мишкой-Беней, даже не оглянувшись на Анну. Как всегда и никогда не оглядывался… Он не знал в свои 37 лет (еще одно совпадение – по возрасту они оба очень подходили друг другу, что также по дороге послужило поводом к очередной остановке из-за уже полминуты (!) не повторявшихся поцелуев), что нужно оглядываться, что нужно цепляться, удерживать, что нужно сомневаться и убеждаться в том, что тебя не подведут, не предадут, не покинут…
Анна осталась в коридоре наедине со щенком. Он был великоват для того, чтобы взять эго на руки. Это и натолкнуло ее на мысль.
Она почесала напоследок за ушком-тряпочкой у щенка, тихо открыла не захлопнутую дверь и вышла, так же тихо закрыв ее за собой.
И бросилась бежать…
Эта гитара была не его, друга. Всего он потерял 24 гитары.
Когда ты подаришь мне хорошую гитару, мы обвенчаемся, сказала она ему между поцелуями в метро….
Всего около часа прошло с того момента, как она села возле бомжа/иностранца.
И она прекрасно знала, что это было. Это был знак.
И он опоздал.
Она успела добежать до последней маршрутки. И смотря невидящими глазами в окно, она видела только его глаза, непонятно в какую крапинку, но казавшиеся лазурно-голубыми. Из-за детскости, восторженности, наивности и веры.
Он не оглянулся, а она не простилась.
Но так им обоим лучше, ведь этот крест она бы не вынесла, о чем успела ему сказать. Между поцелуями.
Если она его еще когда-нибудь увидит, то спросит, есть ли гитара для нее. Если он скажет да, то она останется с ним навсегда….
2003